Вечорница. Часть 2 - Елена Воздвиженская

а чем и сама не поймёт. Вот вышла она во двор, вроде как по нужде. А сама смотрит, откуда следы ведут. Да тут и охнула. По следам выходит, что парни эти из лесу пришли! А ведь там никакой деревни нет поблизости. Кто ж они такие? Заглянула Наталья тихонько в избу через окно, и видит, что все по прежнему веселятся, танцуют да поют, и тут вдруг гармонист играть перестал на миг, на самую секундочку, но Наталье этого хватило. В тот самый миг, как гармонь замолчала, и увидела она истинные лица гостей. Увидела, и в глазах у неё потемнело. Так с завалинки и повалилась она вниз, аккурат в сугроб. Вместо лиц увидела она морды страшные, нечеловечьи, зубы у них острые изо рта торчат, глаза красные, как кровью налитые, кожа ошмётьями свисает, всё равно как у покойника. А руки когтистые, хищные. А того, что на гармони играл, сразу же признала Наталья.

Летом в селе мужика похоронили. Сказывали про него, что колдун он и с чертями договор заключил, чтобы они ему помогали. Да только нашли его однажды в своей же бане, в петле, не потянул видать ноши. Бабки шептались, что страшно это, не дожил он своих лет, что полагались по сроку, и оттого быть ему заложным, до той поры, пока срок его положенный не настанет. Знахарка же, тётка Варвара, сказала, что заключил он с чертями срок на сорок лет, а прожил только тридцать. Вот, мол, и должен он отработать теперь на чертей десять лет. И велела она хоронить того колдуна по-особому, лицом вниз, да гроб камнями завалить, и маковым семенем кругом обсыпать. И не на погосте, а в лесу, на дальней поляне, не то станет тревожить других усопших, покоя не даст, не примет колдуна святая земля кладбищенская. Так люди и сделали.

– Да только вон оно что, значит, – думает Наталья, – Не помогло это. Стал он ератником.

– Упырём, значит, – пояснил дед Семён всем.

– Им самым, – продолжила рассказ баба Дуня.

И вот упала эдак Наталья в снег, тут же подскочила, отряхнулась и думает:

– Надо за помощью бежать!

И только она так подумать успела, а перед ней уж один из этих стоит.

– Далёко ли, – говорит, – Собралась? А ну, иди в избу.

И затолкал её в дом.

Вот сидит Наталья в сторонке, глядит на то, как все пляшут и понять ничего не может, отчего же подружки её не видят правды? Видимо, это гармоника непростая, глаза отводит, голову морочит. А ератник играет, да на Наталью злобно поглядывает, донесли уж ему, что раскусила она их. А Наталья думала, думала, и смекнула, что отчего. Девки-то вишь, когда ворожили, кресты с себя поснимали, а обратно и не надели после. Одна Наталья не забыла надеть, оттого её морок и не берёт. А девки, как шальные сделались, знай себе пляшут, хохочут, парням глазки строют. Что делать?

Стала Наталья припоминать, что ей бабушка рассказывала про такое, что сама от людей слыхала. Ничего в голову не идёт. Зато вспомнила она, как с осени стала скотина пропадать в их селе. То в хлеву найдут остатки от коровушки, то и вовсе бесследно пропадёт барашек иль козочка. На волков грешили. Мужики облавы устраивали. Да всё без толку. А после девка пропала одна. Её на селе блаженной считали. Зимой и летом в одной рубахе бегала. Искать принялись, да не нашли. А по первому снегу она сама к домам вышла. Чепуху несла, мол, жила в норе, мясо ела. Мать её обрадовалась, что дочь нашлась. На другой день на службу в церковь с ней пришла, причастить хотела. Тут девку-то и скрутило, упала она на пол, вьётся, как уж, бьётся. Окропили её святой водой, она и ослабла. С того дня заболела она. А через неделю и померла. Да никто и не смекнул, в чём причина этого была.

А сейчас, гляди-ка, осмелел до чего упырь, в избу пришёл. Что же делать? Как подруженек и себя спасать? А время уже к полуночи близится, ещё немного и наступит пора лукавого, тогда уж он полную силу возымеет и конец им. И тут пришло ей на ум, как тётка Стеша однажды вот что рассказывала, мол, нужно взять кусочек земли с могилы и с молитвой проглотить, тогда еретник ничего не сможет сделать. Да только где её взять такую землю? Но тут же и обрадовалась Наталья – дед её с бабкою далёко были отсюда похоронены, и родители привезли как-то горстку земли с родных могил, в платочек завёрнутую, да хранили её за иконами в красном углу.

Ладно, думает, да как же мне эту землю достать, да ещё и подругам дать? А тут как на удачу гармонист и говорит девкам, айдате во двор плясать. Только вышли они, Наталья всё и сделала. Землю эту по махонькой крошечке с молитвой в кусочки лепёшки положила. Как вернулись девки с парнями в избу, так и стала она их чаем угощать с той лепёшкой. Девки как съели, так ничего. А четверо парней лишь только в рот положили лепёшку, так их и скорёжило, кинулись они из избы прочь и гармонику бросили.

– Что такое? – спрашивают девки.

А Наталья-то им всё и рассказала. Рады девки, что живы остались. Заперлись, ставни закрыли, кресты надели, да молитву сотворили. А наутро рассказали обо всём людям. Пошли мужики в лес, и тётка Варвара с ними, молодых с собой не взяли, сказали нечего им на такое глядеть. Нашли колдуна по следам, в норе обитал он, как зверь. Сказывали после, что мужики колдуну кол осиновый в грудь вбили, а голову отрубили и в ногах положили, так тётка Варвара научила. С той поры всё успокоилось на селе.

Жалица

Хороши они, святочные вечера, с посиделками да разговорами о чудном, о страшном, о неизведанном, что было когда-то давно, вроде, как сказка, ан нет – всё быль.

– Раз вот какая история приключилась с Потапом, другом моёго отца – начал дед Семён.

Баба Уля растёрла деду поясницу настойкой календулы и сирени, и теперь, когда ломота отступила, дед блаженно позёвывал, лёжа под одеялом, спать ещё было рано, за окнами кружился снежок, и его потянуло на беседу.

Катюшка пристроилась у деда в ногах с вязаньем, баба Уля грелась у печи.

– Что за история, деда?

– Рыбачил как-то тот Потап на заливных лугах, что на другом берегу реки расположены, теперича уж они не такие глубокие по весне, так, по колено разве иль того меньше. А о те времена, когда отцы наши ещё под стол пешком бегали, река широкая была и сильно разливалась. Летом траву мы косили на тех лугах – что за трава там была, диво, толстая да сочная, зелёная, что малахит! Коровы после той травы молоко давали густое, жирное. Ну, и рыбалка там знатная была. Рыбы на нерест заплывали в те травы, когда вода стояла.

Да я ушёл от сути, вот что, значит, было с Потапом. Он тогда только женился на Лизавете, сынок у них родился. Хорошо жили они, душа в душу. Не ссорились даже никогда. И вот отправился он на те луга, рыбачить. Вечерело уже, на вечерний клёв подгадал. Сидит в лодке, да знай рыбу таскает, довольнёхонек, хорошо клюёт.

И заплыл он в такое место, где луга с рекою соединяются, а там ивы растут хороводом. Луна выглянула, посеребрила дорожку по воде. Лепота. Тишина кругом, ни души. Только птица ночная кричит где-то на озёрах вдалеке. И вдруг видит Потап, что за диво? На одной иве, что над водой склонилась, сидит девка. Ноги в речку опустила, волосы распустила, руками перебирает, а сама плачет, да горько так, что у Потапа аж сердце зашлось.

Он и подплыл к ней на своей лодочке:

– Ты что тут делаешь одна? Что случилось? Нешто обидел кто?

А возле девки ни лодки, ничего. Ему бы задуматься, как она сюда добралась-то, глубина кругом, ан нет. Да и девка в сарафан одета, а на улице-то ещё холодно, ночью особливо.